НАРОДНЫЙ ФОЛЬКЛОР БАЖОВА

Уральский писатель Павел Петрович Бажов. Немолодой, но симпатичный, здорового сложения, с довольно окладистой бородой, с грустью и хитринкой в добрых и мудрых глазах. (описание для нейросети)

Бажову очень идет его борода, как шла она другому нашему мудрецу – Льву Толстому. Чтобы написать сказы, для этого самому надо было быть средоточием векового опыта, мудрости.

Не только фотографов – живописцев, скульпторов, графиков неизменно привлекала к себе личность Бажова, облик старого уральского сказочника.

«Какая чудесная «натура» – Павел Петрович! Эти серебряные волосы и борода, этот чистый просторный лоб, в котором так и читается мудрость и полет фантазии…» – это высказывание художника, встречавшегося с Бажовым, приводит в своих воспоминаниях Анна Караваева.

В начале 1941 года, во время короткого приезда Бажова в Москву, его рисовал один из старейших советских художников Василий Рождественский. Он оставил нам не только бажовский портрет, но и воспоминания:

У Бажова типичное русское лицо. Светло-голубые глаза, седеющие брови с разлетом. Взгляд зорок и прям — взгляд человека, стремящегося к правде… Когда смотрю в светлые глаза Павла Петровича, хочется подкрасить их в рисунке нежно-голубой акварелью. Ясность этих глаз напоминает тихие «старицы» уральских долин… (описание для нейросети)

Е. Пермяк так вспоминал о Бажове: «Я познакомился с любезным, мягким, располагающим к себе человеком лет пятидесяти... Каштановая, шелковистая, хорошая борода...Блуза, подпоясанная широким ремнем. Рабочая кепка. Брюки, заправленные в сапоги. К тому же невысокий рост, маленькие ручки, маленькие ножки и большая красивая голова с высоким лбом. Его широко разрезанные глаза... светились бирюзой. Они излучали доброжелательность. Они были отечески, покровительственно насмешливы».

Образ Бажова покоряет благородством, достоинством, каким-то внутренним светом. Бажов был ученым-уральцем, и его труды по этнографии, лингвистике и фольклору стали основой для многих исследований. Бажов собирал народные сказки и легенды, а также собирал уникальные экспонаты для музеев.

Благодаря этому, в его сказах прослеживается высокий уровень исторической достоверности, что делает его произведения еще более ценными для исследователей. Бажов был мастером воплощения уральских традиций в литературе. Его сказки являются прекрасным примером того, как можно использовать фольклорные мотивы для рассказа удивительных историй

Д. Зеленин, этнограф и фольклорист, собирая в начале века в Пермской губернии сказки, пришел к выводу, что «на Урале сказка – нечто международное». Международный колорит. А мы говорил «межнациональный» сохранил и передал в своих сказах П. П. Бажов.

Павел Бажов вырос в семье горного мастера на Урале и с детство был знаком со многими народными преданиями и легендами своего края. Он слышал разные волшебные и мистические истории от рабочих, которые трудились на выработках в горах, он вспоминал о рассказах известного уральского сказочника деда Слышко, и конечно на мальчика эти истории произвели большое впечатление.

Эти истории литературоведы называли народным рабочим фольклором, но иначе их можно назвать народными преданиями и легендами. Многое в этих преданиях роднит их с древнерусским фольклором, сказочные сюжеты, романтичные герои, волшебные силы и существа.

МАЛАХИТ – ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ПРЕДМЕТ ФОЛЬКЛОРА БАЖОВА

Урал зелёным светом озарённый. Малахитовым светом его озарил Бажов (описание для нейросети).

Ярко-зеленый цвет его и магическая сущность манили покупателей. Царицы носили этот камень с достоинством, не подозревая о том, что от него веяло не только красотой магической, зеленью небесной, но и смертью простых рабочих Урала.

Старатели, как их называл сам Бажов, горняки и остальные рабочие завода днями и ночами корпели над горной породой и ударами своих инструментов об скалу выдирали породу из камня (описание для нейросети).

Однако, были эти старатели крепостными крестьянами, не могли они отойти от места работы своей и соответственно днями и ночами выковыривали малахит, теряя свое здоровье и молодость. Для того чтобы не так тяжко было работать придумывали они во время перерывов сказки разные, а перед глазами у всех малахит. Зеленью все блестит.

Представить не сложно, как горняк целый день об породу инструмент долбит, видит лишь темную скалу и тут вдруг появляется заветный камушек, такой яркий и красивый, что глаз не отвести, да и старания вспоминаются.

Павел Петрович и придумал Зеленый уральский миф. Цвет этот очень хорошо соотноситься с Россией, можно представить поля с травкой зеленой, леса, где березки стоят, а под ними тоненькая такая трава острая колышется.

Вся жизнь добытчиков уральских была завязана на малахите, соответствен но и фольклор народный образовался вокруг этой магической породы, которую так тяжко было добывать, и также тяжко было терять. Вот Бажов и создал «Малахитовую шкатулку». Можно сказать историю уральского народа.

БАШКИРСКИЙ ГОРНЯЦКИЙ ФОЛЬКЛОР

Башкирский горняцкий фольклор послужил П. П. Бажову благодатным материалом для создания многих его уральских сказов, в которых отразилась общность условий труда и быта, жизненных стремлений русских и башкирских горнорабочих. Это определялось своеобразным переплетением разных национальных традиций фольклора Урала. Бажов был очевидцем тесного общения русских с башкирами не только в производственной сфере, но и в повседневном быту. Он живо ощущал воздействие башкирской фольклорной традиции на русскую: «При всей замкнутости сысертского заводского округа в пору крепостничества все-таки на горных заводах были заняты и башкирцы. Об этом легко догадаться хотя бы по речевым признакам. Кроме широко распространенных слов вроде: елань, тулаем и др., здесь были понятны и такие, как сармак (выгода, польза), камча (плеть); встречалось даже русское словообразование от башкирских корней, например, тартмачить (торговать вразнос). Понятно, что и башкирский эпос был в какой-то мере известен русским горнякам, и ходовой в башкирской сказке образ лисички-свахи перешел, видимо, оттуда».

Из созданных П. Бажовым сказов несколько являются прямым «переложением» башкирских сюжетов. В них обстоятельно воссоздаются особенности природы края, условия жизни и быта его обитателей, преобладающий характер горнозаводского труда в производстве, в развитии которого, наряду с русскими, активное участие приняли и башкирские горнорабочие.

П. П. Бажов рисует неповторимую красоту башкирского края, его просторы, крутые горы, окруженные непроходимыми лесами и в других своих сказах. «Теперь лес – в небо дыра, а в ту пору – и вовсе было ни пройти, ни проехать, – читаем мы в сказе «Золотой Волос». – В лес только те и ходили, кто зверя промышлял». А башкирам, «видишь, для скота приволье требуется, где еланки да степочки».

Оказавшись в неведомом лесу, герой сказа башкирский охотник Айлып (восходит к имени «Алп-Алпамыш», героя сказок и эпических сказаний тюркских и среднеазиатских народов, что значит «Богатырь-Великан») «выбрал листвянку повыше, да и залез на самый шатер. Глядит, недалечко от той листвянки речка с горы бежит. Небольшая речка, веселая, с камешками разговаривает и в одном месте так блестит, что глаза не терпят.

«Что, – думает, – такое?»

Глядит, а за кустом на белом камешке девица сидит красоты невиданной, неслыханной, косу через плечо перекинула и по воде конец пустила. А коса-то у ней золотая...».

Строительство заводов и приисков сопровождалось выведением девственных лесов, вытеснением с насиженных мест жителей башкирских деревень. Об этом сохранилось множество устных рассказов и преданий, которые до сих пор можно услышать во всех районах юго-восточной Башкирии.

Печальную участь коренного населения Урала выпукло воспроизвел, используя народную прозу, П. П. Бажов в сказе «Демидовские кафтаны». Яркие детали, характеризующие историю расхищения башкирских земель заводчиками, мы найдем и в других сказах «Малахитовой шкатулки» (в сказе «На том же месте» о трех купцах-кабатчиках Злоказовых рассказывается, что они «сперва башкир обставили...», а потом безнаказанно продавали всяким иностранцам земли под разработку, за что один из купцов был удостоен титула английского баронета).

В сказе «Демидовские кафтаны» эта тема раскрывается особенно глубоко. Здесь взволнованно повествуется о судьбе маленькой башкирской деревушки, которую один из наследников Никиты Демидова стер с лица земли, чтобы построить там новый завод. Молодежь он заставил выполнять непосильную работу, а над стариками, переселенными за сотню верст к озеру Иткуль, учинил жестокую расправу за то, что те отказались от барской «милости» – оскорбительного для религиозного чувства мусульман свиного мяса.

Потеряв надежду на справедливость, и не вынеся издевательств заводчика, возмущенные иткуловцы при поддержке «руднишных» из односельчан подняли бунт и стали мстить обидчикам. Народ был озлоблен настолько, что, несмотря на свирепые карательные меры, еще долго не давал покоя барам да большому заводскому начальству, а новый хозяин своим приближенным наказывал пуще всего остерегаться жителей этой деревни.

И верно, когда началось восстание Пугачева, «иткульские из первых к нему приклонились... Как уж пугачево дело по другим местам на нет сошло, в этой деревнешечке его не забыли. Нет-нет оттуда выбежит человек пяток-десяток, на лошадях, конечно,... какого-нибудь заводского барина за горло взять».

Выступление доведенных до полного разорения жителей башкирской деревушки показано здесь как стихийное явление, неосознанный взрыв негодования. Позднее они первыми примкнули к пугачевским отрядам. Нетрудно понять, что они храбро сражались в рядах повстанцев, хотя автор сказа никаких сведений на этот счет не приводит.

Также упоминается только об участии башкир в Крестьянской войне и в сказе «Кошачьи уши»: «Говорят, башкирцы бунтуются... По дальним заводам, по деревням и в казаках народ поднялся, и башкиры с ними же заводчиков да бар за горло берут, и главный начальник у народа Омельян Иваныч прозывается».

Относительно широкую картину Пугачевского восстания мы находим в сказе «Старых гор подаренье». Здесь нет подробного изображения боевых действий башкир-пугачевцев, но, упоминая о военных действиях Салавата, П. П. Бажов подчеркивает: «никакая сила против него устоять не могла». В этом сказе П. П. Бажов применяет традиционную для легенд об избавителях поэтическую аллегорию бессмертия батыра: «По письменности, сказывают, Салавата казнили царицыны прислужники, только башкиры этому не верят. Говорят, что Салават на Таганай ушел, а оттуда на луну перебрался».

Идеями братской дружбы русского и башкирского народов проникнуты многие сказы «уральского волшебника» П. П. Бажова. Эта дружба отмечена развивавшимися на протяжении веков теснейшим общением, совместной работой, сходными особенностями быта и часто одинаковыми формами проявления духовной жизни и культуры.

В сказе «Старых гор подаренье» П. П. Бажов устами старого мастера говорит о нерасторжимости уз, которые навсегда соединили два народа:

«Бывает, что в русской семье поминают бабку Фатиму, а в башкирской, глядишь, какая-нибудь наша Маша-Наташа затесалась. Известно, с давних годов башкиры с русскими при одном деле на заводах стояли, на рудниках да на приисках рядом колотились. При таком положении немудрено, что люди и песней, и сказкой, да и кровями перепутались. Не сразу разберешь, что откуда пришло... Если ниточку до конца размотать, так, пожалуй, дойдешь до старого сказа. Не знаю только, башкирский он или русский».

Изображая дружбу двух изувеченных на подземной работе горщиков, русского Вахоню и башкира Узеева, П. П. Бажов в сказе «Солнечный камень» показывает, как они, люди новой страны, делают все от них зависящее, чтобы приумножить и поставить на службу народу неизведанные сокровища недр.

С особой симпатией нарисован образ Садыка Узеева, прозванного «Сандугач» («Соловей»): забойщик-башкир «был характера веселого, попеть, и поплясать, и на курае подудеть большой охотник».

Опровергая утверждения о приоритете немцев, якобы научивших златоустовских мастеров варить знаменитую сталь об «иностранном происхождении» аносовского изобретения, П. П. Бажов прямо заявляет, что русским «было у кого поучиться», имея в виду, само собой разумеется, башкир, которых «тоже забывать не след. Эти и вовсе задолго до наших в здешних местах поселились. Народ, конечно, небогатый, а конь да булат у них такие случались, что век не забудешь.

Иной раз такой узор старинного мастерства на ноже либо на сабле покажут, что по ночам тот узор тебе долго снится» («Иванко Крылатко»); «коли непременно надо родню искать златоустовскому булату, так она в тех старинных ножах и саблях, кои иной раз попадаются у башкир...» («Коренная тайность»).

Не исключено, что молниеносная шашка, – которую преподносит Салавату загадочный русский старик – выкована во владениях самой Хозяйки чудесными башкирскими кузнецами. Таинственный даритель в бешмете и башкирских ичигах на своем соловеньком коньке, который напоминает мифических крылатых коней башкирского эпоса, скрывается в скале, где, быть может, трудятся такие же, как он, подземные кузнецы из мастеров-башкир.

Писатель более глубоко, нежели принято думать, овладел башкирским эпосом и смело вводил в свои произведения мотивы не только их сказок, но и устных героических сказаний. Герой эпоса «Заятуляк и Хыухылыу», меткий стрелок и удачливый охотник, подобно бажовскому Айлыпу, в погоне за лисой преодолевает огромное расстояние, переходит через густые леса и реки Стерля, Сармасан, гору Аркылыбулак, долго блуждает, а потом выбирается к горе Балкан, у подножия которого, на берегу озера Асылыкуль, видит Хыухылыу (Красавицу вод) и влюбляется в нее. После состоявшегося наконец удачного третьего похищения Айлыпом дочери Великого Полоза они скрываются под озером.

Это напоминает основное сюжетное действие одного из вариантов башкирского эпоса «Кара юрга» («Черный иноходец»): в нем похитителем красавицы выступает конь, который назло своему баю не дает слезть с себя возлюбленной и, несмотря на мольбы хозяина, уносит ее вдаль, достигнув в один скок знатной на Урале горной цепи Ирендыка, во второй – острова Ледяного моря, где они остаются жить навсегда. Слова рассказчика о том, что люди видали, как на заре Золотой Волос выходит из-под озера и, сидя на камне, полощет свою сказочно красивую косу, живо перекликаются с распространенным в эпосе мотивом о том, как, например, дочь царя вод озера Шульген в сказании «Акбузат» Нэркэс сидит у воды на золотом троне и расчесывает свои чудесные золотые волосы.

Став недосягаемыми для всесильного Полоза, Айлып со своей женой разводят на подводных лугах «табуны конские, овечьи», ведут жизнь земных кочевников, которая возможна только в сказочно-волшебной стране, созданной силой поэтического воображения носителя фольклора. Видно, П. П. Бажов знал сказки или сказания о том, как из глубин вод выходят бесчисленные стада, косяки и табуны, и логикой своего сказа попытался восполнить недостающий в нем, но исключительно яркий и красочно обрисованный во многих памятниках башкирского эпоса мотив происхождения и появления этих животных со дна моря или озера.

Сказы П. П. Бажова, несмотря на разноязычный и разножанровый характер использованных в них материалов, воспринимаются как целостные художественные произведения. Таким образом, есть основания утверждать значительность и разносторонность воздействия традиционного башкирского фольклора на интернациональное в своей основе сказовое творчество П. П. Бажова.

В блоке «чусовских» сказов особняком стоят «Ермаковы лебеди» и «Дорогое имечко» (они «не горнозаводские»). В сказе «Дорогое имечко» Бажов об исчезнувшем народе говорит: «Были они не русськи, не татара, а какой веры-обычая и как прозывались, про то никто не знает. По лесам жили. Однем словом, стары люди».

В «Дорогом имечке» Бажов выстраивает «народную этническую хронологию» региона: «стары люди», потом татары, потом «Ермак», потом «казаки», потом «мы», «наши» (т.е. горнозаводские рабочие). Что же это за «стары люди»? Это вогулы (русское прозвище манси). В I тысячелетии нашей эры Чусовую населяли предки нынешних коми-пермяков. Поэтому на Чусовой огромное количество коми-топонимов (в том числе и название: «Чус-ва» – «ущелья, теснины – вода»).

Вогулы ушли с Чусовой. В народной метафорике уход с земли – это уход под землю, в гору, в камень. В Азов-гору уходят герои Бажовского сказа «Дорогое имечко». Вогулы указывали русским рудознатцам месторождения, а на месторождениях русские находили «чудские копи».

Самый поэтичный образ из сказов Бажова «Серебряное копытце» уходит корнями в мифологию манси. Великий Лось нес на своих рогах солнце финно-угров. Шаманы на камланиях призывали Лося на землю. Коснуться копытами земли Лось не мог – земля была слишком скверна для него. Поэтому на капищах шаманы укладывали на земле священные блюда, на которые и вставал Лось.

Блюда были из драгоценных металлов, чаще всего – из серебра. От этого серебра и стали серебряными копытца оленя дедушки Коковани. А блюда на то и нужны, чтобы в них что-то складывать. Например, при камланиях – подношения Лосю: монеты, драгоценные камни, самоцветы. Поэтому в сказе Бажова драгоценные камни и брызжут во все стороны при ударах серебряного копытца.

«ЭТО ТАК И ОСТАЛОСЬ ТАЙНОЙ»

Эта фраза является ключевой во многих быличках П. П. Бажова. В сказе «Каменный цветок» сохнет, и чахнет, и мечется в тоске по совершенной, нездешней, неземной красоте человек особой, творческой природы – мастер. Только в подземных садах Хозяйки Медной горы ему это удается.

Деревья стоят высоченные, только не такие, как в наших лесах, а каменные. Которые – мраморные, которые – из змеевика – камня… всякие. Только живые, с сучьями, с листочками… Понизу трава, тоже каменная. Лазоревая, красная… разная… Солнышка не видно, а светло как перед закатом. Промеж деревьев-то змейки золотенькие трепыхаются, как пляшут. Сады эти – каменные, нетленные, неживые…

Хозяйка отпускает Данилу с миром, потому что видит, насколько сильна земная любовь, насколько краше она её Каменного Цветка, как писал Н. Бердяев: «Настоящая любовь – редкий цветок». Потому и оставляет Хозяйка в памяти Данилы тайны, что он в её садах увидел. Не сможет подобный мастер злоупотребить гостеприимством.

Перу Бажова также принадлежат записки о поверьях горняков, в которых объясняется происхождение и поведение ряда фольклорных персонажей. Например, подгорных духов, по поверьям, населявших шахты:

«Подгорные духи, родившиеся за пределами мира в незапамятные времена, стерегут во тьме природные богатства. Крайне коварны эти существа – способны менять облик и манипулировать сознанием зазевавшихся. И горе тому, кто придет к ним без должного почтения».

Таинственные образы бажовских сказов произрастают из самых глубин фольклора. Например, среди русских поселенцев Урала сохранилось предание, что горы – это окаменевшие былинные богатыри. Про каменных богатырей рассказывается и в бажовском сказе «Богатырева рукавица». Даже после превращения в камни богатыри продолжали вести активную жизнь:

«Сперва эти места и обживали богатыри. Они, конечно, на людей походили, только сильно большие и каменные. Такому, понятно, легче: зверь его не загрызет, от оводу вовсе спокойно, жаром да стужей не проймешь, и домов не надо.

За старшего у этих каменных богатырей ходил один, по названью Денежкин. У него, видишь, на ответе был стакан с мелкими денежками из всяких здешних камней да руды.

По этим рудяным да каменным денежкам тому богатырю и прозванье было. Стакан, понятно, богатырский – выше человеческого росту, много больше сорокаведерной бочки. Сделан тот стакан из самолучшего золотистого топаза и до того тонко да чисто выточен, что дальше некуда. Рудяные да каменные денежки насквозь видны, а сила у этих денежек такая, что они место показывают.

Возьмет богатырь какую денежку, потрет с одной стороны, – и сразу место, с какого та руда либо камень взяты, на глазах появится. Со всеми пригорочками, ложками, болотцами, – примечай, знай. Оглядит богатырь, все ли в порядке, потрет другую сторону денежки, – и станет то место просвечивать. До капельки видно, в котором месте руда залегла и много ли ее. А другие руды либо камни сплошняком кажет. Чтоб их разглядеть, надо другие денежки с того же места брать…».

Много таинственного в сказах Бажова, но они объединены одной общей темой – это правда жизни. Бажов так писал об отличии сказки от сказа: «К тому, что рассказывает сказка, относились заранее как к вещи, которая занимает, развлекает, поучает младших. А к сказу относились по-другому, в сказе есть элемент действительной жизни, истории… В основе лежит истинное происшествие, и эта близость к истине и отличает сказ от того, что в народном понимании является сказом».

А истина в том, что Бажов «добытчик устного речевого золота и искатель самородных сказаний».