Большое место в творчестве Д.Н. Мамина-Сибиряка занимают описания «живого Урала». «Не одни цветы и травы неустанно поднимаются с азиатской и европейской стороны на скалистые вершины, встречаются и связывают соседние части света своими корнями и красками. Не одни ручьи и реки бурно мчатся по уральским склонам. Не одни камни мешают живому, неустанному движению, смывающему плесень и грязь, осевшую в расщелинах. Культура двух стран сталкивается на Урале, беспокойные, энергичные, вечно ищущие люди, не признающие преград, неустанно поднимаются со своей правдой, жадностью и промышленным гением на его вершины, и бурными потоками несется по каменистым склонам, пробивая новые пути между скалами, их бодрая, полная инициативы жизнь...».

На фоне сурового горного и лесного пейзажа, под шум уральских бурь и уральских дождей проходит перед нами целая галерея то простых и наивных, то грубых, хмурых, замкнутых людей, из души которых писатель легко и просто, как старый уральский старатель из грубого мешка, достает и золотые самородки и драгоценные камни.

В 1889 году писатель обратился в «Общество любителей российской словесности» со следующими строками: «Каждое лето мне приходится путешествовать по Уралу, и по пути я не упускаю случая записывать все, что касается этнографии и вообще бытовой обстановки этого обширного и разнообразного края. Между прочим, мне хотелось бы заняться собиранием песен, сказок, поверий и других произведений народного творчества, поэтому решаюсь обратиться к Обществу с просьбой - не найдет ли оно возможным выдать мне открытый лист для указанной выше цели…»

15 апреля 1889 года Мамин-Сибиряк получил свидетельство на «право собирания песен и других произведений народной словесности».

Особенно интересовало и волновало Мамина положение малых народностей. Еще в своих ранних очерках «от Урала до Москвы» писатель, чуждый буржуазному национализму и великодержавному шовинизму, глубоко возмущался преступной политикой царизма, обрекавшего многие народы на истребление.

Он считал, что «Вопрос… о судьбах населяющих Сибирь инородцев представляет капитальную важность, если проследить его шаг за шагом, вплоть до наших времен, когда все эти жалкие самоеды, остяки, вогулы, тунгузы, юкагири, коряки, камчадалы и пр. на наших глазах вымирают не по дням, а по часам … - вот плоды той роковой цивилизации, от одного прикосновения которой инородцы гибнут и вымирают…» («Русские ведомости», 1881, № 288).

К уральскому фольклору как к историческому источнику и свидетельству народного миропонимания обращались А. С. Пушкин, В. И. Даль, Ф. М. Решетников, Д. Н. Мамин-Сибиряк.

Д.Н. Мамин-Сибиряк щедро использовал в своем творчестве идеи и формы народной поэзии. «Основу его фольклоризма, - пишет И. А. Дергачев в обзорной статье «Д.Н. Мамин-Сибиряк», - составили богатства духовной жизни народа, находящегося в условиях «особого быта Урала».

В записных книжках писателя имеется множество народных поговорок, пословиц, упоминаются мотивы народных песен, преданий, сказов. Основным источником фольклорных материалов и прочих записей для писателя явились собственные жизненные наблюдения и общение с интересными людьми из народа в Екатеринбурге в 1880-е гг.

Изучение устного народного творчества помогало писателю понять думы и чаяния народа, проникнуть в его характер, изучить его обычаи и нравы.

Образ рассейского человека, живущего на Урале, по Мамину, представляет собой своеобразный сплав общенациональных черт и региональных. На эту особенность Урала указывает Мамин и в очерках «Бойцы».

Он наделяет край отцовскими качествами, создает образ защитника, часто называет край «Урал-батюшка». Обращая внимание читателей на то, что Урал оказался тем местом, где обрели свой дом люди разных национальностей, писатель говорит: «В этом живом муравейнике, который кипит по чусовским пристаням весной под давлением одной силы, братски перемешались когда-то враждебные элементы <...> представители крепкого своими коренными устоями крестьянского мира с вполне индивидуализированным заводским мастеровым, этой новой клеточкой, какой не знала московская Русь и которая растет не по дням, а по часам». Русь, по Мамину, и есть место, где каждый ощущает себя словно «звено в цепи».

ПЕСНИ

По личному опыту и сборникам русского фольклора писатель хорошо знал все виды русской песенности: обрядовые песни, плясовые, игровые, шуточные и сатирические песни, исторические и разбойничьи песни и, наряду с этими видами крестьянской поэзии, песни горнозаводские.

В «Уральских рассказах» Мамин-Сибиряк использовал более двух десятков песен. Это проголосные уральские песни, студенческие, разбойничьи, свадебные, шуточные, трудовые и многие другие.

Наиболее богат песнями очерк «Золотуха», в котором встречаются: свадебный плач, «разбойничья» песня, проголосные песни, «хохлацкая» и «историческая» песни.

Мне ночесь, молодешеньке,

Не спалось да много виделось...

С-по лугам, лугам зеленыим

Разлилася вода вешняя,

По крутым красным бережкам,

По желтым песочкам.

Отнесло, отлелеяло

Милу дочь да от матери;

Шла по бережку родна матушка,

С-по кругу родимая...

«Воротись, мое дитятко!

Воротись, мое родимое!»

Эту песню поет Марфутка, «любовница Гараськи, попавшая на прииск откуда-то из глубины Чердынского уезда» («Золотуха»).

Также Мамин – Сибиряк вводит в контекст своих произведений лирические и солдатские песни:

- Когда писарь входил в волость, из темной донеслось старческое пение:

Тяжело душеньки с телом расставатися,

Тяжелее душеньке во грехах оставатися. («Хлеб»)

- Однажды вечером на девичнике когда девушки запели старинную песню:

Расступитеся, люди добрые,

Что на все четыре стороны!

Дайте-ко мне путь-дороженьку,

Мне идти к родному батюшке!... («Хлеб»)

- Он так и отправился к себе на мельницу без шапки, а, подходя к прорыву, затянул солдатскую песню:

Во злосчастный день, во среду…

Злы… злые турки собиралися!..

Да они во хмелюшке похвалялися:

Мы Рассеюшку наскрозь пройдем

Граф Паскевича во полон возьмем! («Хлеб»)

Его бесшабашные герои, чувствующие удаль и по-своему несогласные с социальным укладом, поют песни сатирического характера: «Как по реченьке быстрой Становой едет пристав» («Летные») или «Как сибирский генерал Станового обучал» («Золотуха»). В «Золотухе» же поется «проголосная русская песня» «Между го-ор-то было да Енисейских гор». Рассказчик слышит и объяснение о происхождении песни, ее приурочении к определенному историческому лицу. Здесь же упоминается тюремная песня «Уж ты сад ли, мой сад». Снова писатель идет к «истокам» ее, отмечая реальную ситуацию, которая породила песню.

Мамин не только хорошо знал русскую народную песню, он понимал ее органическую включенность в праздничное и повседневное время русского человека. Он видел в песне эстетическую силу, способную затронуть душевные струны людей разного возраста и социального опыта.

В «Верном рабе» есть эпизод, когда в доме золотопромышленника Злобина собравшиеся гости слушают пение коробейника Илюшки. Звучит проголосная русская песня «Не белы-то снеги в поле забелелися...», тенор певца «разлился по всему саду серебристой струей» - гости заворожены: «Грозный генерал слушал, склонив голову набок, секретарь Угрюмов совсем скорчился на своем стуле, Тарас Ермилыч вытирал катившиеся слезы платком. Смагин прищуренными глазами наблюдал Авдотью Мироновну, которая сидела за столом бледная-бледная, с остановившимся взглядом, точно она застыла. Песня уже замерла, а публика все еще не могла очнуться...».

Потом Илюшка пел шуточную, потом еще и еще, он спел десять песен. Д. Мамин показывает духовное единение русских при восприятии народных песен. Они предстают как безусловная этико-эстетическая ценность, как часть традиционной народной культуры.

Мамин-Сибиряк замечает, что «вольный» труд на покосах приводит к поэтическому оживлению, и тогда «по вечерам на де­сятки верст несутся веселые песни» («Лес»). Праздники на приискам тоже не обходятся без песен: «приходили девки и «заводили» хороводные песни», — сообщается в «Первых студента». В качестве вывода звучит следующее наблюдение писателя: «Без песен русский человек не умеет работать, а отдыхать тем более» («На шестом номере»).