Пять легенд, созданных Маминым-Сибиряком, занимают небольшое, но своеобразное место в его творчестве. Урал Мамин изъездил вдоль и поперек всюду общаясь с людьми из народа. «Умел Мамин располагать к себе людей. Приезжаешь, бывало, в деревню,…а около него целая группа мужиков. Дмитрий Наркисович их расспрашивает, они рассказывают. Говорят и о земле и о местных чудесах и легендах», - вспоминает И. В. Попов, постоянный попутчик Мамина в его путешествиях.

В письме к В. А. Гольцеву, редактору «Русской мысли», от 31 мая 1898 года Мамин писал: «Книжка легенд образовалась по следующему поводу. Меня поразил шекспировский тип хана Кучума, и я хотел написать на эту тему историческую трагедию. Пришлось заняться историей и этнографией, а главное - языком. Пришлось сделать так: для трагедии я решил написать сначала легенду о Кучуме, а чтобы написать эту легенду, пришлось написать в смысле упражнения остальные».

В журнале «Русская мысль» появилась рецензия, в которой неизвестный рецензент писал: «Мамин-Сибиряк передает стародавние сибирские сказания, в которых вымыслы народной фантазии тесно переплетаются с подлинными историческими преданиями, сохранившимися в памяти зауральских инородцев. Господин Мамин собрал пять легенд и придал им изящную литературную форму, прячем мастерски сохранил дух и тон киргизов, сложивших эти повествования.

Легенда «Майя»

Каким счастьем пахнуло на хана Сарымбэть!.. Не было ни дня, ни ночи, а одно только счастье. Смеялась Майя — и он смеялся, хмурились ее темные брови — и он хмурился.

Она думала, а он говорил, — и наоборот. Они читали мысли друг у друга в душе, и это даже пугало их. Иногда Майя задумывалась, и хан Сарымбэть хмурился, точно над их головами проносились тяжелые тени.

В художественном отношении это, пожалуй, самый сильный маминский текст, одухотворенный личным чувством писателя. (В год со­здания легенды Мамин-Сибиряк потерял горячо любимую жену, М. Абрамову, скончавшуюся на следующий день после рождения дочери писателя Аленушки. На это справедливо указывал И. А. Дергачев: «Личные отношения к недавно скончавшейся жене... писатель стремится осмыслить в образах, стилизованных под восточную поэзию, чтобы сделать их общезначимыми, подлинно поэтическими... для всех».

Рассказать о любимой, о любви, о страдании, перекипевшем в чувство бесконечности любви, можно было только особыми словами, которые были бы сами по себе поэтичными, шли бы от души, но для всех, чтобы много сердец почувствовало силу любви.

Молодой хан Сарымбет, подстрекаемый первым визирем, старым и крайне жестоким, при захвате города Гунхоя беспощадно истребляет стариков, женщин и детей побеждённого племени, с которым воюет не первую сотню лет: «Женщин и детей топтали лошадьми, резали и кололи... Ханский конь врезался в живую толпу, а ханская сабля косила головы направо и налево. О, разве может быть счастье больше, чем видеть поверженного в прах своего злейшего врага и наслаждаться его предсмертным хрипением Пленных не будет…» Писатель, используя прием гиперболизации, показывает варваров, жестоких воинов, живущих только текущим моментом. Кульминацией этой беспощадности и свирепости является сцена в городе, когда прекрасный аргамак хана (животное!), не выдерживает сцен чудовищной человеческой жестокости - «храпит и шарахается при виде теплых трупов».

Город Гунхой, уничтоженный ханом, напоминает собой улей, а улей — «символ коллективной работы — защитный материнский символ организованного производства». Но одновременно с этим улей и символ безликости, как безлики все женщины, которые напрасно умоляют хана о пощаде на ступенях дворца Олой. Однако этот же хан отступает перед силой духа одной из них, которая сидит и молча ждет смерти, смотря на хана «злобными глазами». Эта женщина и оказывается «майей» хана, его судьбой, проклятием и спасением. С момента первой встречи начинается испытание хана любовью.

После встречи с этой необыкновенной женщиной Сарымбет перерождается, а обвинения Майи, которая не может забыть, как хан уничтожал в Гунхое беззащитных женщин и детей, Сарымбет говорит: «Того хана уже давно нет, Майя». Майя поистине оказывается для него «посланной аллахом жемчужиной», символом вечной женственности. Только благодаря ей он постигает для себя истину, что «все проходит, разрушается, исчезает, а остается одна любовь».

Следующим испытанием хана становится испытание смертью любимой женщины. Майя умирает, родив хану сына и завещав похоронить ее на высоком берегу озера Кара-Куль. Своей ранней смертью Майя искупала будущие жестокости своего сына, ставшего воином, похожим на хана - отца в молодости. После смерти Майи умерло сердце хана. Майя подарила хану настоящую жизнь, но ушла она, и все ушло с ней.

Сарымбет слагает с себя высокий сан, уходит к могиле Майи, не взяв с собой «лишней пары одежды». Сарымбет искупает (если возможно искупить смерти невинно убиенных) отшельнической жизнью все прошлое. Люди стали приходить за советом, даже непримиримый хан Олой пришел мириться. Сарымбет выразил закономерную для теперешнего его понимания назначения человека на Земле просьбу: «Похорони меня рядом с Майей насколько человек хуже даже самой глупой птицы. Моя Майя открыла мне глаза, и я знаю только одно счастье, чтобы похоронили меня рядом с ней». Хан умирает как простой человек. Автору удалось в формах восточной легенды найти поэтические доказательства бесконечного достоинства любви, очищающей и возвышающей личность.

Однако, помимо этого трогательного и «счастливого» финала, в легенде о великой любви есть печальный прозаический и кровавый эпилог: «Через 100 лет племя Гунхой отомстило за разрушение своего города... Шибэ был уничтожен». Но даже в этой суровой исторической правде есть место для «песни торжествующей любви»: «Внук хана Олоя прослезился на святом месте - могиле двух любящих сердец».